Были времена! Шел 1980 год: ВИА со старшеклассником на вокале и «неодобряемой» музыкой в репертуаре давал первые концерты на Пхове. В Мозыре тогда на танцы под живую музыку народ ломился. Название для ВИА придумали в том же восьмидесятом – «Отражение». Спустя 13 лет оно появится в газете Daily Telegraph, но уже в английской версии – “Mirror Reflection”. Примерно в середине этого временного промежутка будут победа на первом рок-фестивале БССР и совместные гастроли с «Арией».
Танцы под Ac/Dc
- Я переходил из девятого в десятый класс, когда Геннадий Койфман пригласил меня петь в ансамбле, - рассказывает вокалист «Отражения» Владимир Колесников. – Приехали на Пхов, там уже была группа: барабанщик Михаил Усов, гитарист Владимир Клименко, на бас-гитаре Василий Кондратюк. Гена Койфман был клавишником. И мы стали делать какую-то программу, чтобы играть «танцы». В то время музыку не «крутили», она звучала в живом исполнении.
Мы играли всю западную хард-роковую классику. Deep Purple, Rainbow, Whitesnake, Ac/Dc, Kiss – все, что на тот момент было в тренде. Параллельно писали свою музыку. Но тогда не было особых возможностей это показать, к тому же власть к рок-музыке относилась негативно.
После Пхова играли в ДК «Строитель», потом перешли в Зал семейных торжеств, чтобы плотно репетировать, зарабатывать какие-то деньги на оборудование. А оно было очень дорогое: хороший клавишный инструмент класса Yamaha DX7, например, стоил 7 тысяч рублей, в то время как двухкомнатная квартира – 4 с половиной тысячи. Все, что зарабатывали, вкладывали в оборудование: колонки, усилители, микрофоны, инструменты и прочую музыкальную дребедень.
- Что тогда слушали в Мозыре, и в целом, в стране?
- Слушали то, что мы играли: тогда рок-музыка была в моде. Мозырь в то время был небольшим, но интеллигентным городом: молодёжь училась в самых престижных вузах СССР, приезжая домой на лето. А ещё в Мозыре была большая еврейская диаспора: с раннего детства помню, как на скамеечках во дворах в историческом (впоследствии угробленном горе-архитекторами) центре города наравне с русским языком звучал идиш… Потом многие, в том числе и лучшие специалисты, эмигрировали, а им на смену в пост-чернобыльскую эпоху приехали жители окольных деревень – и город «околхозился». Это, конечно, не могло не изменить музыкальных вкусов мозырян.
«Прогремели неслабо»
- Где в то время собиралась рок-тусовка?
- На площади [Ленина], на пятаке. Еще кафе «Молодежное» было – там какие-то тематические дискотеки проходили.
- Вы были молоды, учились. Комсомол и рок оказались совместимы?
- Скажу больше, после учебы (Владимир закончил филфак Мозырского пединститута – прим.) я в школе преподавал – и продолжал играть рок-музыку. Особых проблем с учебой и работой не было. Но была проблема выступать и играть свои песни, которых у нас много накопилось. Началась перестройка – дали послабления. Был 1986 год, мы поехали на рок-фестиваль в Новополоцке, первый в Беларуси. Кстати, комсомольцы и были инициаторами феста. Им сказали: «Можно», они ответили «Есть!», и сделали. Нас везли туда «туристами»: говорили, что нам ничего не светит. Но мы взяли и победили. Наши комсомольские «начальники» начали с гордостью говорить, мол, с самого начала ставили на нас (смеется). Тогда прогремели неслабо: каждую неделю крутили на ТВ, на радио, в каких-то музыкальных хит-парадах побеждали... Первый альбом записали на радио – назывался «Мы там, где льют металл».
В 1987 году у нас уже были поездки сначала в Польшу, а потом в Чехословакию, где мы стали лауреатами рок-феста. С 1988 года начали работать профессионально и жить исключительно за счет концертов. На рубеже 1988-89 годов поехали в Москву, записали альбом «В пещере горного короля». Его должны были выпустить на фирме «Мелодия». А потом Советский Союз развалился, мастер-запись, в которую мы вложили совершенно безумные на то время деньги, пропала. Но продолжили гастролировать. Параллельно делали студию звукозаписи: Мозырский нефтеперерабатывающий завод как раз закупал оборудование для своего нового Дворца культуры. К нам обратились как к специалистам в области звука, а мы посоветовали сделать еще и профессиональную звукозаписывающую студию. В Беларуси ее не было: сами вынуждены были ездить в Москву, чтобы записываться. МНПЗ закупил оборудование. Отреставрировали бывший клуб, сделали профессиональную студию записи – на тот момент лучшую в Беларуси. Она называлась «Арт-студия».
«Музыканты «Арии» в Мозыре впервые почувствовали себя звездами»
- Наверное, на вас большое влияние оказал приезд «Арии» в Мозырь.
- Мы, можно сказать, играли хард-рок, а «Ария» была «русским вариантом» Iron Maiden. Но, когда они впервые приехали в Мозырь в 1985 году, мы были поражены, прежде всего, тем, что им такое разрешили играть! Тогда надо было сдавать концертные программы. Их принимали комиссии, состоящие из представителей властных структур, и многие члены так называемых комиссий при слове «рок» хватались за то место, где у них ещё не так давно висела кобура от маузера. Руководителю же «Арии» как-то удалось обойти эти сложные препоны. В Мозыре группу встречали обалденно. Наш город был реально рок-н-ролльным. Впоследствии во время совместных гастролей «Арии» и «Отражения», когда состав «Арии» сменился, Кипелов просил нас, чтобы мы подтвердили новым музыкантам, что да, их действительно так встречали, и это не шутки. В «Арии» до сих пор наш город очень тепло вспоминают. Тут они впервые почувствовали себя звездами.
Жизнь разбросала
- Музыканты «Отражения» - кто они были?
- Устоявшийся состав «Отражения» - лидер-гитарист Владимир Клименко, он был, можно сказать, руководителем команды, а потом возглавил звукозаписывающую студию. А так у нас было полное равноправие в творческом процессе. Все тексты и большую часть музыки писал я, а аранжировки делали совместно. Клавишник Анатолий Мартинович, пришедший на смену Гене Койфману, написал музыку к песням «Мы должны» и «Кто вы?», они были как визитные карточки группы. У Толи был дар, редкий для клавишника – умение своей игрой не мешать гитарам. Это очень важно в жесткой гитарной музыке. Анатолий, к сожалению, уже умер. Басист Василий Кондратюк заканчивал мозырское музыкальное училище по классу контрабаса, барабанщик Михаил Усов тоже получил музыкальное образование – по классу ударных инструментов. Одно время у нас был сессионный музыкант Василий Кныщук, играл на барабанах. Публике очень заходило соло в две барабанные установки. Василий потом уехал в Москву. Геннадий Койфман, который привел меня в группу, давно перебрался в Израиль. Вот так жизнь нас разбросала.
«В начале нулевых такая музыка уже была не востребована»
- В 1993 году произошло знаковое событие: мы первые из музыкальных коллективов бывшего СССР выпустили диск в Англии, - вспоминает Владимир Колесников. - Он назывался «Goodbye USSR». Англичане решили назвать нас не «Reflection» - «Отражение», а «Mirror Reflection» - «Зеркальное отражение». И, вроде, неплохая пресса была по поводу диска: мне присылали статьи из Daily Telegraph. Причем интересно вышло: английские радио-диджеи думали, что мы американская группа, а американцы принимали нас за англичан. Русскими никто не считал.
Альбом записывался у нас в студии, потом продюсер забрал материал, и сводили готовый альбом уже в Англии. Выпустили CD небольшим тиражом – на этом наша английская эпопея закончилась.
В 1999-2000 годах сняли пять клипов c минской студией «Навигатор», собирались продолжать гастроли под новый альбом, он назывался «Держись, я с тобой», вышел в 2001 году. А потом плюнули…
- Почему?
- В начале нулевых такая музыка была уже не востребована. К тому же в команде у всех появились жены, дети, семейная жизнь, а всякая музыкальная карьера требует гастролей. Были у меня мысли о сольном проекте, записал три песни. Но в 2004 году у меня появились дети, дочки-двойняшки. Я решил больше не исполнять музыку, стал писать детские песни. Они были востребованы, было много заказов. Мои песни пели наши звездочки детского «Евровидения» Ксюша Ситник, Андрей Кунец и многие другие.
И сейчас продолжаю сочинять музыку. Последние восемь лет пел рок и блюзовую классику, баллады в одном заведении Мозыря, под аккомпанемент гитариста. Пел исключительно каверы. Свою музыку в последние годы не играл.
- Складывается впечатление, что вы и сейчас грустите о закате творческой карьеры «Отражения».
- Да, есть ностальгический момент. Может, стоило продолжать, но мне казалось, на тот момент это уже было не нужно. У основной массы слушателей интерес к рок-музыке пропал, появились другие кумиры. Это была музыка, которая нам не интересна, мы не хотели мимикрировать в сторону мейнстрима.
«Взрыв! – и бабушку выносят»
- А о чем весело вспомнить?
- Концерты «Отражения» всегда интересно проходили. Помню, в начале звучала зловещая музыка, потом взрыв, пиротехника… На один из концертов пришла какая-то бабушка: ее предупредили, что происходящее может испугать. «Нет-нет, я на все хожу». И вот начало концерта. Кромешная темнота, потом тишина, и взрыв! В следующий момент я вижу, как бабушку выносят. Жаль, что ей стало плохо, но мы же предупреждали (смеется).
- Если судить по фильмам того времени, образ рок музыканта 80-90-х годов – это такой патлатый человек, в цепях, любит наркотики.
- Мы были в цепях и патлатые, но наркоманами не были. Очень сильно мифологизируется этот образ. Я за концерт пару килограммов веса терял – если бы был «обдолбанным», то просто не выжил бы. Это такие нагрузки! Безусловно, среди музыкантов много наркоманов и алкоголиков. Но настоящие музыканты не увлекаются. Есть категория тех, которым музыка ничто, имидж – все. Они – да… Но там, как правило, и слушать было нечего. Западные вещи, которые считаются культовыми, типа The Doors, я, например, слушать не могу. Мне эта музыка не интересна. Лучшие группы, где музыканты употребляли (конца 60-начала 70-х), вошли в «Клуб 27», а кто «спрыгнул», тот продержался дольше. Вот Мик Джаггер сумел завязать, ему скоро 80. «Засушенный» такой. К тому же в то время многие просто не понимали, что наркотики – это опасно. В 50-х годах даже обычные сигареты считались безвредными.
«Нет возможности сделать успешную группу. А для кого?..»
- В конце нулевых – начале 2010-х в Мозыре было очень много рок-групп.
- Да, много, но в основной массе это был местечковый уровень – играли «для себя». Серьезный уровень – это выпускать материал, выступать, собирать зрителей. Остальные, скорее, были клубами по интересам.
- А как же фестиваль «Эх, Rockнем!»?
- Мы его и организовывали – ставили оборудование. Были и мозыряне, и группы из других городов. Давали призы. Но фестиваль постепенно «сдулся». Интерес пропал. Сейчас рок-музыка в Мозыре – для довольно ограниченного круга людей. Вот я курильщик с большим стажем, часто выхожу в офисе на крыльцо, дома на балкон покурить, и слышу, что доносится из машин. Это не то что к рок-музыке, а к музыке вообще, в моем понимании, отношения не имеет: или быдло-поп, или то, что в русском понимании «шансон» (ни в коем случае не азнавуровский шансон), а по сути, жалобная уголовщина. Ещё часто громыхает русскоязычной псевдо-денс, с мелодекламацией вместо пения, с намеренно гнусавым гайморитным голосом, будто рот заполнен соплями. И я вижу, что это востребовано – это из машин бухает. Не знаю, как в других городах, но в Мозыре это мейнстрим.
В 80-х годах залы на рок-концерты были набиты битком, а сейчас для такой музыки почти не осталось зрителя. В Мозыре сегодня я не вижу возможности для того, чтобы сделать успешную группу. Для кого?.. Можно как-то вариться в собственном соку, играть для себя. Но музыканта нет, если у него нет целевой аудитории.
А что касается Беларуси… Понимаете, такие понятия, как «белорусская звезда», или «российская звезда», это для меня как «монгольский джентльмен». Звезда – это явление планетарное. Сообщество, которое мы сегодня называем «белорусскими звездами», не интересно никому вне этой языковой среды. Почему? Потому что, не имеет значения, на каком языке петь: если это настоящая музыка, произведение будет восприниматься целостно. А основная проблема белорусской музыки – как раз ее местечковость. После мулявинских «Песняров» звезд здесь не было…
Записала Елена Мельченко.
Фото из архива группы «Отражение».
Обсуждение статьи