+12°C
$ 3.2663€ 3.4803100RUB 3.4903
Интернет-издание «Полесье своими глазами»
Главная/Новости/Мнения/«Зло – оно ведь обаятельно, правда? Поэтому с ним сложно бороться». Побеседовали с главным режиссером Мозырского драмтеатра Романом Цыркиным

«Зло – оно ведь обаятельно, правда? Поэтому с ним сложно бороться». Побеседовали с главным режиссером Мозырского драмтеатра Романом Цыркиным

2 182 просмотра
0 комментариев
Забегая вперед, посоветуем смеяться – для того, чтобы приблизить победу. 
О простом и сложном, смешном и серьезном, прагматичном и высоком – в нашем разговоре с главным режиссером Мозырского драматического театра им. И. Мележа Романом Матвеевичем Цыркиным


 

 
- Заканчивается театральный сезон в Мозыре. В чем его успех, на ваш взгляд?
- Самый главный успех в том, что мы наконец-то вернулись в свое здание после почти восьмилетнего перерыва. Это был очень тяжелый период и в профессиональном, и в человеческом плане. 
Я бы назвал нынешний сезон «пробным»: мы въехали в здание, осваивали сцену, восстанавливали и адаптировали наши старые спектакли, параллельно выпускали новые. А одним из творческих успехов, думаю, стала пьеса «Людзi на балоце» - один из знаковых спектаклей для нашего театра. Мы обратились к произведению земляка Ивана Мележа, имя которого носит наш театр. Естественно, мы не захватили весь роман – это невозможно: по книге надо целый сериал снимать. Но постарались захватить моменты, которые волнуют сегодняшнего человека. 
- А что считаете, наоборот, неудачей?
- Думаю, об этом также говорить нет смысла. Надеюсь, со следующего сезона все станет на свои рельсы. За годы, пока мы были «без дома», многое было потеряно и в организационном, и в творческом плане. Я не могу сейчас давать оценок сезону. Это как в спорте: самое сложное – не чемпионом стать, а защитить свой титул во второй год.
Главное, я считаю, удалось сохранить труппу, ее костяк. Приходит молодежь: кто-то, наверное, видит работу театра по-другому. Но они не были в «старом» театре, до пожара: очень домашнем. Сейчас мы пытаемся вернуть тот самый театр. Это другие условия игры и развития. 
А вот план по постановкам никто не отменяет: ежегодно стоит задача сыграть определенное количество спектаклей в год. Въехав в обновленное здание, мы попали на Доску почета в Гомеле – по результатам экономической деятельности, по выполнению финансового плана.
- Это, скорее, административный критерий успеха, так? Но не висит ли над творческим составом театра, над артистами дамокловым мечом необходимость «делать план»? Вряд ли это способствует творческой атмосфере.
- А так всегда было. Есть такое и в самых лучших московских театрах. Естественно, театр – организация изначально убыточная, ведь мы не производим материальные вещи. Были и весомые творческие успехи. В прошлом сезоне наша пьеса «Мать» получила специальный диплом жюри в Гомеле, на международном театральном фестивале «Славянские встречи». Она о том, что за все расплачивается женщина. Мужчинам кажется, они умирают за великое, но женщина не понимает этого.
- Чтобы быть в почете у театральных критиков, нужно браться за драмы, трагедии – если обобщенно, серьезную драматургию? Нужна острота проблемы и глубина копания, психологизм? 
- На упомянутом фестивале «Славянские встречи» была совсем другая тема – нас об этом не оповестили. Но работу мы представили серьезную. Было длинное обсуждение с критиками из России и Польши, и это было интересно и полезно.
К сожалению, сейчас из театра (любого!) уходит содержание, а остается форма. Но без содержания любая форма пуста. 
Хотя, я думаю, мы так все сегодня напряжены, мы так устали, что театру тем более не хватает доброй истории. С нового сезона, после отпуска, приступим к постановке спектакля «Деревья умирают стоя» в новой редакции. Это добрая пьеса. Там можно и поплакать, и посмеяться, и посопереживать. Она о том, что есть театр, что есть жизнь, что важно в жизни. Этот спектакль у нас раньше шел на протяжении семи лет – зрители приходили по несколько раз. Потом уехала актриса – исполнительница главной роли.
За период, пока мы были не «дома», у нас бывали «случайные» спектакли. Надеюсь, сейчас все поменяется. 
- Как вы считаете, чтобы привлечь мозырскую публику, надо предлагать развлекательный, «легкий» репертуар?
- Не знаю… Когда я приехал в Мозырь в 1999 году и попал на премьерный спектакль, то увидел, что в зале на 600 мест было 20 человек. Всего лишь 20 человек. А я приехал из Бреста, где только открыли сезон: у нас там были полные залы. Я проанализировал репертуар, разработал определенные стратегии на три года. Первое, что нужно было сделать – привлечь зрителя в театр. У нас состоялся спектакль «Мужской род, единственное число». На тот момент в Мозыре это была бомба. Люди пошли. Дальше – сказка, и закрывали сезон также комедией. Зал был каждый раз заполнен. 
А со следующего сезона надо было приучать зрителя к более серьезной драматургии. Так в репертуар вошли «Деревья умирают стоя», «Страсти под Вязами», «Дядя Ваня», «Трибунал», «Раскиданае гняздо». Проблем с недостатком зрителей у театра на тот момент не было. 
Пока мы отсутствовали в здании, выросло новое поколение – его также надо привлекать в театр. Хотя я удивился, когда на «Людзях на балоце» в заполненном зале увидел много молодых людей. Очень много. 
- Хороший пиар?
- Да не сказал бы… В этом, кстати, наша беда: отсутствие хорошей рекламы. Но что касается молодого зрителя, я точно знаю: это были не целевые походы в театр. Молодежь сама, без принуждения, приходила. Может, удивительный диалектный язык сыграл свою роль? А вообще история произведения, при всех его нюансах – о любви, в разных ее формах. Именно эта тема понятна любому поколению. Без любви ничего не может быть.
- Или, может, дело в возникшей моде на национальную культуру?
- Это немножко странно, чтобы на историю и культуру была мода. Скорее, наша беда в том, что мы не знаем ни истории, ни культуры. Сейчас время усредненного образования: люди почти не читают, сидят в гаджетах. А театр – такое искусство, где ты можешь поговорить со зрителем, где можно рассчитывать на живое общение. Для меня, во всяком случае, важно, чтобы человек уходил со спектакля не пустой. Даже в самой легкой комедии должен быть смысл – вот мы ставили «Случай в больничной палате»: это фарс, смешная пьеса, но там читаются вещи, которые происходят сплошь и рядом. Чиновник, воровавший деньги на строительстве больниц, сам попадает в больницу и получает по всем законам жанра. И жена, которую он все время оскорбляет, в итоге с ним остается: а так в жизни бывает. 
- Что тогда, на ваш взгляд, дурновкусие на сцене?
- Опять же, форма постановки может быть разной, но она должна быть оправдана. А если это все ради того, чтобы прослыть оригинальным, а ничего внутри нет – это дурновкусие. 
Дурной вкус – когда ты педалируешь какие-то противоестественные желания или моменты жизни, качества человеческие, когда ты наслаждаешься злом. А зло – оно ведь обаятельно, правда? Поэтому с ним сложно бороться. И не всегда мы его сразу различаем: зло привлекательно. Я думаю, над злом надо смеяться: мне здесь Гоголь и Чехов ближе. Ирония. Потому что если бороться напрямую, добро не победит зло. Зло сильнее. У него больше ресурсов.
- Значит, чтобы победить, зло можно только высмеивать?
- «Смеясь, мы расстаемся со своим прошлым» - и это тоже способ борьбы…




- Давайте вернемся к жанровому наполнению репертуара Мозырского драмтеатра. По вашему мнению, он достаточно гармоничен? Сложное-простое, высокий-низкий, трагедия-комедия… 
- Сразу отмечу, хоть согласно древнегреческим трактатам комедию относят к низким жанрам, это самый сложный жанр. Комедию очень сложно ставить. Хотя я видел много спектаклей, когда казалось, что это легко – но это было не смешно. Веселить людей очень сложно. Опять же, возвращаясь к прошлому, к репертуарной политике нашего театра – я читал интервью молодых артистов, которые еще ничего не знают, но уже дают оценку работе коллектива. У нас один профессиональный театр в городе, и надо, как бы это грубо ни звучало, учитывать интересы разных групп населения. Должна быть и классика, и современная драматургия, включая отечественную и зарубежную. И сказки. Репертуар должен быть разнообразен, но он должен быть хорошего уровня.
- Давайте отвлечемся от профессионального театра. Ваша работа в качестве режиссера любительской труппы заключенных учреждения ИК-20 выглядит интригующей. Что вас тогда побудило в это, простите, ввязаться? 
- Когда-то меня еще до пожара пригласили в колонию – оценить спектакль заключенных. Направить, посоветовать. Я поехал и посмотрел. Пьесу поставил заключенный, бывший адвокат, потом он освободился – мы переписывались. Дальше руководство колонии вышло на меня, предложили поучаствовать в воспитательном процессе. А я – режиссер: мне интересно, это опыт. 
Немного отвлекусь от темы: ко мне недавно пришла одна девчушка, выпускница школы. Она попросила совета, стоит ли поступать на режиссера. Выбирала между этой профессией и журналистикой. Я уточнил, что она знает о режиссерском деле. Оказалось – ничего. А раньше на режиссуру принимали людей уже опытных, имеющих высшее образование. Предложил ей, если все-таки перевесит театр, попробовать поступить сперва на актерское отделение.
Так вот: опыт общения с людьми, осужденными по уголовным статьям, был для меня очень важен. Когда их впервые собрали в одном зале и пригласили меня… они как волки смотрели. Я рассказал, что хочу сделать – и мы прекрасно нашли общий язык. Я туда без охраны ходил. Взяли пьесу Шукшина. Человек не рождается преступником, всегда есть мотив…
- Вы правда так считаете? А есть версия, что склонность к преступлениям может быть генетической.
- Ну, может быть… Но я как режиссер считаю, что другое дело, какой дорогой человек пойдет. Я даже не знал, что работал с людьми, у которых по 8 лет сроки. Но они ждали моего приезда, потому что это была возможность окунуться в другой мир. Спектакль заканчивался стихотворением о маме: артисты на сцене плакали, и в зале зрители – серьезные преступники – тоже плакали. Это было поразительно. 
Везде можно найти человеческое. Я не имею в виду «абсолютного урода». Но таких и не большинство… В плане опыта для меня это была прекрасная работа. Кстати, большинство из моих любителей-актеров в ИК-20 потом освободились условно-досрочно. 
- Были ли идеи по мотивам этого опыта самому стать автором пьесы?
- Нет, драматургия – очень сложный жанр. Это сложнее прозы. В прозе есть авторские отступления, пояснения, а драматургия выстроена на диалоге. Мне хватает хороших авторов и хороших пьес – до конца жизни хватит. 
- На ваш взгляд, какая пьеса могла бы быть про Мозырь?
- На данный момент, «Людзi на балоце» - это драматургическая визитная карточка Мозыря. (Выдерживает паузу) А какие пьесы о других городах вы знаете? Почему должна быть пьеса про город? Был когда-то советский фильм: там бригада на пароходе плавала по городам и показывала фильм. Он назывался «Парень из нашего города». Они приезжают, допустим, в Мозырь – и фильм называется «Парень из нашего Мозыря». Дальше в Калинковичи: показывают фильм «Парень из наших Калинковичей», и так далее. Фильм один и тот же, а название меняется. 
О Мозыре? Должна быть какая-то история… Когда-то мне приносили текст про самосожжение мозырских евреев в годы Великой Отечественной войны – это же наша история. Если бы кто-то взялся за написание пьесы, думаю, было бы интересно. Трагичная, глубокая тема.




- Расскажите о планах на следующий сезон.
- Репертуарный план пока официально не утвержден. Но после отпуска, как я уже сказал, приступим к постановке «Деревья умирают стоя» - это будет новая редакция, новые артисты. Дальше подготовим новогоднюю сказку, затем у меня в планах пьеса Александра Вампилова, его называли «советским Чеховым» - «Провинциальные анекдоты». 
Пока о программе на следующий сезон точно не могу сказать – необходимо систематизировать планы. В сентябре в Житковичах будет литературный фестиваль, нас пригласили со спектаклем «Людзi на балоце», дальше ждем результатов отбора на национальную премию. И нужно возвращать, налаживать гастроли с другими театрами. 
Записала Елена Мельченко.
Фото автора. 
Добавить комментарий